Мой дедушка и моя мама — врачи, большинство родственников — тоже. Поэтому мой приход в медицину неслучаен. Получается, что я врач в третьем поколении, а моя дочка — уже в четвертом.
Я учился прилично — закончил институт с единственной четверкой и красным дипломом. Мне всегда было интересно изучать базовые теоретические дисциплины: физиологию, фармакологию, биохимию — то, на чем строится медицина. По окончанию ВУЗа нужно было как-то эти знания применить, а анестезиологу-реаниматологу они нужны больше, нежели урологу или, скажем, травматологу.
Особенность нашей специализации в том, что мы работаем не с конкретными анатомическими зонами, а с организмом в целом. Здесь необходима и теоретическая подготовка, и определенные мануальные навыки. Конечно, у врача анестезиолога-реаниматолога не такой большой объем манипуляций, как у хирурга, но он существует и достаточно серьезен. Важно еще и знание медицинской техники. К слову, среди реаниматологов немало технарей, которые сами участвуют в создании оборудования.
За то время, пока я работаю анестезиологом-реаниматологом, а это уже 35 лет, приходилось видеть, как поправлялись люди, на выздоровление которых ты просто не надеялся. Сложно сейчас вспомнить что-то конкретное, но такие моменты были, и, наверное, они служат поводом для оптимизма, который, к сожалению, не всегда в нас присутствует. Часто человек поддается достаточно грустным размышлениям, а такие примеры дают позитивный настрой и желание работать дальше
Зачем возвращать человека к жизни? Да, я думал об этом. Я считаю, что я не волен решать судьбу человека. Не вправе распоряжаться жизнью пациента.
Я выбрал для себя работу, требующую повышенной психологической нагрузки. Врачи шутят: от кожных болезней человек не поправляется, и не умирает. Я ни в коем случае не хочу принижать достоинства других врачебных специализаций, но свою работу я люблю именно за высокий динамизм, за возможность оказывать помощь пациентам, оказавшимся, как говорят, в критической ситуации.
Вы, наверное, не удивитесь, если я скажу, что каждый человек отличается уровнем своей антистрессовой психологической устойчивости. В нашей профессии она очень важна. Конечно, периодически мы все устаем. Но если специалист не может адаптироваться к этой нагрузке, он уходит из профессии. Точно также далеко не все смогут работать хирургом или акушером-гинекологом.
Существует и другая крайность — выгорание. И здесь надо находить какую-то грань, чтобы сохранять любовь к человеку, понимать его и не очерстветь душой. Это «запросто» бывает. И в нашей специальности феномен выгорания достаточно распространен и развивается, обычно, после 10 лет работы. А после 10 лет мало кто меняет род деятельности. Есть примеры, когда анестезиологи-реаниматологи переходили в клиническую фармакологию, но это очень редко. Люди, даже несмотря на такую внутреннюю трансформацию все равно остаются в профессии. Но, однако, полностью очерстветь себе позволять нельзя.
Надо уметь переключаться. Я очень долго, лет до сорока с лишним играл по воскресеньям в футбол. Его я воспринимал как отдушину. Люблю теперь бывать на природе, собирать грибы... Гуляешь себе по лесу, размышляешь о жизни, и грибы собираешь.... А вот ягоды — не мужское дело.
Я не заядлый рыбак, но у меня есть друзья и ученики, которые серьезно увлекаются рыбалкой. У одного заведующего отделением в арсенале такие снасти! Вы бы видели!
Люблю путешествовать, и когда еду куда-нибудь на конгресс, за границу или у нас, стараюсь выделить день-два, чтобы познакомится со страной, с городом. Это обогащает жизнь и придает психологическую устойчивость.
Ну и надо, чтобы дома была антистрессовая обстановка. Это вообще всем можно пожелать! У меня жена врач, она меня понимает и поддерживает. Я же двадцать лет дежурил, и если бы дома была стрессовая ситуация, то где спрятаться-то? В этом плане мне повезло.
У меня много друзей. С ними мы стараемся о медицине не говорить (хотя говорим, конечно), но больше о спорте, политике и путешествиях. Если круг общения вне медицины мал, то это — дополнительный стресс, что не полезно в нашей специальности.
У каждого хирурга, говорят, свое кладбище. У каждого анестезиолога-реаниматолога — тоже. Бывает, что не понятно, почему человек погибает, а ты в голове ситуацию прокручиваешь постоянно, продолжаешь искать причину. Хотя, может быть, дело не в твоих действиях, а в тяжести самой болезни. Да, это страшно...
Мне кажется, что люди не любят говорить о смерти потому, что невольно начинают переносить эти мысли на себя. Хотя каждый понимает, что он не вечен на этой земле. Но, с другой стороны, так устроено, что мы, слава Богу, не знаем когда наш день настанет. А когда говоришь о смерти, невольно задумываешься и о себе. Не думать о смерти — это защитная реакция человека.
Далеко не все пациенты знают, кто такой анестезиолог-реаниматолог. Жизнь показывает, что цветы-конфеты чаще дарят врачам других специальностей. Это я говорю без претензии, конечно. Просто человек старается не вспоминать, что он был в критической ситуации, и что его спасла бригада реаниматологов. Может быть, даже хорошо, что воспоминаний о пребывании в реанимации не остается. Но мне импонируют пациенты, которые знают, что мы существуем; и то, чем мы занимаемся.
