Почему-то в большинстве медицинских конкурсов номинаций для патологоанатомов нет. Почему? Я много думал, нужно ли награждать за достижения в патологической анатомии. Звучит это как-то плохо, правда?..
Мне хотелось быть хирургом, как и большинству молодых людей, поступающих в 1970 году в мединститут. Ну, потому что это же ХИРУРГ! Потом (не в обиду хирургам) я понял, что голова у меня работает немного лучше, чем руки.
В то время вышел замечательный роман Артура Хейли «Окончательный диагноз». Про патологоанатома – доктора Пирсона… Старик (ну, немного постарше, чем я сейчас) тоже с бородой, курящий трубку, обсыпанный весь пеплом ставил диагноз. Была интрига... В тоже время начались занятия на кафедре патологической анатомии. Мы попали к очень симпатичному преподавателю Алле Степановне Черновой. Представляете: молодая красивая женщина в фартуке, на каблучках проводит вскрытие… В этом было что-то крайне необыкновенное, загадочное.
Мой главный учитель и друг по жизни Фаина Афанасьевна Абрамовна. Ей 92 года, она жива, слава Богу. У меня еще жив учитель, и уже немало своих учеников. Это самый счастливый период жизни.
У нас очень плохая ситуация с кадрами. Обеспеченность местами по области – 30%. Потому что сформировано неверное отношение к патологоанатомам: «О! Человек в морге работает!»
В каждой клинике должен быть опытный патоморфолог, в первую очередь, для прижизненной диагностики, для диагностики опухолей, других заболеваний.
Если говорить о западных странах, то там патолог – одна из самых престижнейших и высокооплачиваемых медицинских специальностей. В США всеми лабораторными параклиническими службами руководит он. У нас финансирование патологической анатомии идет по остаточному принципу. И это объяснимо, хотя и совсем не правильно.
Патологоанатом должен быть уверен, что его не тянет заниматься непосредственным лечением больных, будь то взрослые или дети. Еще он обязан быть неглупым, так скажем.
Хорошему патологоанатому нужно заниматься тремя вещами обязательно: практической работой, научными исследованиями и преподавательской деятельностью. Потому что он не получает удовлетворения от лечебной работы, как, допустим, хирург или акушер…
У нас, в целом, специальность мрачноватая. Чтобы не быть мизантропами и пессимистами, очень важно получать удовлетворение от общения с клиницистами высокого профессионального уровня, от научных исследований и преподавательской деятельности. Хорошо, когда получается это совмещать.
Должна ли быть устойчивая нервная система? Вы подталкиваете меня к обсуждению того, что на секционном столе лежит труп? К этой стороне нашей деятельности привыкают. Я сам помню легкое чувство головокружения и тошноты во время первого вскрытия. Ну и что? А потом все прошло.
Вы знаете, на мой взгляд, вид операционной раны гораздо страшнее мертвого тела.
Я всегда говорю моим ученикам (и меня так учили), что труп – это ОБЪЕКТ исследования. Тут нужно выключать личностный фактор. Конечно, каждая смерть – это трагедия… И я не люблю общаться с родственниками. Я человек мягкий, как мне кажется.
Когда ты каждый день работаешь со смертью, ты начинаешь больше думать о жизни. С одной стороны понимаешь, что сколько-то тебе отпущено, а с другой, что эта жизнь – подарок. Каждый день – подарок.
Я отношу себя к агностикам. К сожалению. Я хотел бы быть верующим. Если говорить о смерти и так далее, верующему человеку легче. Он, наверное, чувствует себя увереннее.
У нас есть классическая эволюционная теория, что человек произошел от обезьяны. Я в это, ну, не то, чтобы верил, я это ПРИНИМАЛ, и меня все устраивало. Сейчас наступило очень интересное время: большая проблема в одной школе изучать религиозные основы, и тут же преподавать дарвинизм. Как-то это не совсем логично, однако во всем мире существует эта практика.
Мы всегда думали, что очень скоро победим злокачественные опухоли, и заживем счастливо и долго. А оказалось – нет!
Опухоли, я думаю, мы довольно скоро все равно победим, но вот инфекции? Как это ни парадоксально звучит, но весь XXI век (по крайней мере, его первая половина) пройдет под знаком борьбы с ними. Постоянно появляются новые инфекционные заболевания. Вспомните эпидемию атипичной пневмонии: не очень понятно, откуда пришла, непонятно куда ушла и придет ли еще?
Или ВИЧ. Ну, ничего во всем мире не могут с ним сделать! А ВИЧ, к слову – настоящая угроза безопасности нашей страны. В нашей области еще в сочетании с туберкулезом. Не все, к сожалению, понимают глобальный характер этой проблемы.
Профессиональные заболевания туберкулезом весьма распространены. Причем сотрудники патологоанатомических и судебномедицинских отделений и бюро – одни из лидеров профессиональной заболеваемости, равно как и сотрудники баклабораторий.
Я скажу так: человек не заразится, если он будет знать угрозу, серьезно к этому относиться и соблюдать правила безопасности. Я всегда на лекциях говорю, что к каждому умершему (да и просто больному) врач должен относиться как к возможному источнику двух инфекций: туберкулеза и ВИЧ.
Я сам в транспорте в маске не езжу, но я знаю, что когда иностранцы проходят инструктаж, им рекомендуют не пользоваться в России общественным транспортом. Как раз по причине туберкулеза. Нужно, правда, еще учитывать, что у них совершенно нет иммунитета к нему.
